Центр евразийских исследований Санкт-Петербургского государственного университета и Институт международных исследований МГИМО МИД России провели ситуационный анализ на тему «Влияние ближневосточных процессов на безопасность Центральной Азии: сценарии». После прихода к власти в Сирии террористической организации «Хайят Тахрир аш-Шам» вероятность трансфера боевиков из Сирии в страны Центральной Азии и на север Афганистана достаточно широко освещается в СМИ и социальных сетях.
Насколько это реально и каковы другие факторы влияния происходящих событий на регион, например роль в этих событиях Турции, обсудили участники дискуссии: А.А. Колесников — директор Центра евразийских исследований СПбГУ, А.А. Ярлыкапов — ведущий научный сотрудник Института международных исследований МГИМО МИД России и старший научный сотрудник Института международных исследований МГИМО Г.Г. Мачитидзе, А.С. Дундич — начальник отдела экспертизы магистерских программ управления магистерской подготовки МГИМО, С.А. Притчин — заведующий сектором Центральной Азии ИМЭМО РАН им. Е.М. Примакова, А.В. Бедрицкий — директор Таврического информационно-аналитического центра (Симферополь), А.В. Чекрыжов — эксперт Центра геополитических исследований «Берлек-Единство» (Уфа), О.А. Столповский — шеф-редактор интернет-портала Antiterror Today, Д.А. Борисов — руководитель Сибирского общества международных исследований, (Новосибирск), Д.Р. Пирмухамедов — эксперт Центра изучения региональных угроз (Ташкент), Д.В. Сапрынская — научный сотрудник ИСАА МГУ, Р.Р. Назаров — старший научный сотрудник Института государства и права АН РУз (Ташкент). Модератор встречи — А.А. Князев, ведущий научный сотрудник ИМИ МГИМО МИД России.
«Турецкий марш» по Евразии
Открывая дискуссию, Александр Колесников высказался о роли Турции в рассматриваемой ситуации: «Сейчас, когда Турция полностью завязла в сирийских проблемах, в соответствии с концепцией «золотого века Турции», вряд ли сильно будет наращиваться турецкое присутствие в Центральной Азии. Большие опасения с точки зрения стабильности вызывают мало предсказуемые действия местных элит, в частности в Казахстане и Киргизии, и это опаснее, чем существующее турецкое присутствие». Отвечая на вопрос о возможности направить боевиков из Сирии на территории стран Центральной Азии и Афганистана, о чем были заявления отдельных турецких военных, Колесников высказал мнение, что «генералитет в Турции разный, есть и националистические элементы, но я не думаю, что это серьезная вещь, потому что Турции сейчас с Россией меряться силой ни к чему, потому что, как мне кажется, ей наоборот надо крепить те отношения, которые есть, с учетом непредсказуемости событий на Ближнем Востоке. И еще нет внятного мнения Трампа на все то, что делает Турция на сегодняшний день, так что это лишь пожелание от турецких националистических сил».
Георгий Мачитидзе согласился: «Турция является главным бенефициаром в Сирии в том, что произошло. Президент Эрдоган добился своей цели, набрал политические очки внутри страны и на международной арене. И в Сирии у власти находится полностью лояльное Анкаре правительство, это большое для Турции достижение. Приход к власти в Сирии исламистов — это уже третий случай за последние несколько лет, когда «Братья-мусульмане» пришли к власти в Египте, а в Афганистане — талибы. Это может иметь определенный демонстрационный эффект для какой-то части населения Центральной Азии, однако политические и социально-экономические условия в странах Центральной Азии иные, конечно, нежели в Сирии. Поэтому эффект будет скорее ограниченным. Хотя в разных республиках по-разному, многое будет зависеть от уровня влияния местных исламистов в обществе и от степени устойчивости самих режимов. Соглашусь с тем, что Сирия отвлечет в определенной степени внимание Анкары от Центральной Азии, так как все основные ресурсы, во всяком случае — многие ресурсы, будут переброшены в Сирию».
Ахмет Ярлыкапов обратил внимание на то, что «Турция в очередной раз доказала, что она имеет очень сильное неформальное влияние в экстремистских и террористических группах. Она налаживала его в то время, когда набирало силу «Исламское государство», ведь весь трафик боевиков шел через Стамбул, у турецких спецслужб есть среди них серьезная агентура, и сейчас они показали, что могут использовать потенциал этих исламистских групп в своих интересах. Что произошло в Сирии? Благодаря турецкому вмешательству, практически очень резко ограничена деятельность «Аль-Каиды». Ныне руководящая Сирией группировка очень далеко ушла от «Аль-Каиды», ее нынешняя идеология — это больше про Сирию, они не собираются нести «доброе вечное» всему миру, «доброе вечное» они хотят строить уже исключительно в Сирии. И те люди, которые из наших стран, в том числе из России, они сейчас инкорпорируются в создаваемую сирийскую систему, их переориентировали на то, что надо именно в Сирии устанавливать исламские порядки. Мне кажется, что, гипотетически возвращение этих людей возможно в том случае, если они будут не согласны с происходящим в Сирии. Я думаю, что несогласные есть, но насколько они захотят вернуться в свои страны, есть масса других мест и регионов.
России и странам Центральной Азии очень серьезно надо подумать над тем, что мы делаем не так. Потому что турки получили влияние среди тех, кто вышел из нашей среды, они ими манипулируют, они их используют в своих целях. Хотя все это люди из России, из стран Центральной Азии, русскоговорящие, знающие русский язык… Мы более активно должны во всем этом разбираться и пытаться влиять… Я понимаю, что это враги, это люди, которые не хотят нам добра, но навряд ли они хотели добра изначально и Турции. В результате Турция получила очень серьезное влияние в таких радикальных группах и имеет возможности ими манипулировать, Турция хаб во всех отношениях, и в этом отношении тоже теперь хаб».
Интересное резюме о роли Турции предложил Алексей Дундич: «мне представляется, что Турция не заинтересована в дестабилизации обстановки, ведь все государства Центральной Азии вовлечены в институциональное сотрудничество с ней. Однако в случае развития конфликта в каком-то государстве региона у нас есть примеры действий Турции, которая поддерживает прокси-силы: в Сирии, в Ливии, в Сомали… Возможно, такие силы могут быть поддержаны и в Центральной Азии, но это, конечно, менее вероятный сценарий».
Сирия — Афганистан: транзит реальный и виртуальный
Александр Князев задался вопросом: поскольку «Хайят Тахрир аш-Шам» вышла все-таки из «Аль-Каиды», насколько идеология «всемирного джихада» могла сохраниться вообще в головах боевиков, особенно иностранцев, особенно не арабов… Ахмет Ярлыкапов считает, что эта организация все-таки очень сильно отошла от идеи «всемирного джихада», есть несогласные, но, судя по тому, как людей из бывшего СССР назначают на должности там, в Сирии, видимо, многие идеологически отошли от «Аль-Каиды» довольно далеко. Александр Князев, приведя давний пример из своего опыта общения с боевиками «Исламского движения Узбекистана», отметил, что значительная часть боевиков может также быть мотивирована и преимущественно финансово.
А Равшан Назаров, рассуждая о вероятности возвращения центральноазиатских боевиков в Центральную Азию, привел исторический аналог: «Когда ведутся прямые боевые действия, нужно много боевиков. А когда ситуация относительно стабилизируется, у руководства возникает головная боль: куда девать тысячи таких пассионарных бойцов, которые в принципе ничего не умеют, кроме как воевать… Исторический пример: весной 1939 года закончилась гражданская война в Испании, через полгода началась Вторая мировая война. И масса ветеранов начала давить на генерала Франко, чтобы он вступил в эту войну. Что сделал Франко? Он не вступил официально в войну, но собрал всех желающих и отправил их «проветриться» на Восточный фронт, где их успешно ликвидировали под Сталинградом, когда от «Голубой дивизии» остался еле-еле один батальон… А вот куда эта масса из Сирии двинется? Это большой вопрос, здесь много версий».
Александр Князев: «Нужно немножко обратиться к географии, потому что, пусть и теоретически, боевики из Сирии могут попасть в Центральную Азию только «по земле». Ведь в том, что касается какого-либо легального перехода границ — например, в аэропортах, то большинство из них наверняка на контроле находятся, известны, и будут просто отфильтрованы спецслужбами. И остается транзит через Афганистан, куда, в свою очередь, они могут попасть только через Пакистан. Гипотетически, при происходящем афганско-пакистанском пограничном конфликте у Исламабада может возникнуть искушение использовать боевиков как инструмент давления на Кабул, перебросить их на афганскую территорию. Но, во-первых, на территории Пакистана дислоцируется «Вилаят Хорасан», который наверняка связан с пакистанскими спецслужбами, это уже испытанная, своя, подконтрольная группировка. Во-вторых, Пакистану вряд ли нужна какая-то дополнительная нестабильность у собственной границы. Поэтому вопрос переброски этих боевиков через территорию Афганистана или даже на север Афганистана, этот вопрос тоже очень и очень проблематичный. И даже гипотетически подобное может касаться только афганского севера и очень локально. Другое дело, что в странах центральноазиатского региона есть внутренний экстремистский и террористический потенциал, есть совершенно реально существующее радикальное подполье во всех странах региона. Здесь уже надо рассматривать, наверное, вероятность активизации этих подпольных групп применительно к каждой стране в отдельности. Поскольку вероятность их активности, вероятность их какого-то, может быть, даже успеха, она очень разнится от страны к стране. Одно дело Таджикистан, другое дело, скажем, Туркменистан.
Теоретически вероятность появления боевиков с Ближнего Востока в Афганистане есть. Это может произойти в том случае, если США и в целом Запад сделают ставку на дестабилизацию в Афганистане. Например, профинансировав эмигрантскую оппозицию, которая сейчас находится в Турции, западных странах, ОАЭ и так далее. Тогда ближневосточные боевики из неарабских стран, включая и центральноазиатских, могут просто включиться в новую эскалацию в Афганистане. В разной форме: например, входя в тот же «Вилаят Хорасан», или реанимировав «Исламское движение Узбекистана», в «Джамаат Ансаруллах», и так далее. Но вопрос об Афганистане, судя по-всему, пока находится на периферии внимания новой американской администрации. И это была бы уже совсем другая история».
Джахонгир Пирмухамедов согласен насчет малой вероятности трансфера боевиков, «по крайней мере, в Узбекистан навряд ли кто-то из них вернется, просто по причине того, что они все известны и спецслужбам, и правоохранительным органам, и проникнуть в Узбекистан не получится, это однозначно. К тому же большая часть из них в свое время демонстративно сожгли паспорта граждан Узбекистана. Такой реакции, как на Афганистан в 2021 году, в отношении Сирии в виртуальном сообществе, в узбекском сегменте, не отмечено. Ажиотажа, бурных реакций на события в Сирии нет, хотя, конечно, определенный риск возврата боевиков с незаконным проникновением на территорию Узбекистана, как и соседних стран, остается. К тому же это прецедент, при этом уже второй, и я думаю, что отток радикально настроенных граждан Узбекистана будет. Потому что наглядный пример есть того, что можно чего-то добиться оружием, джихадом, это, скорее всего, будет среди трудовых мигрантов, пребывающих за рубежом. Мы ведем мониторинг: так, среди наших мигрантов в Восточной Европе несколько таких высказываний было: вот, в Сирии чего-то радикально настроенные исламисты добились… Но какой-либо реакции на данные высказывания в соцсетях не отмечено. И я не думаю, что это окажет сильное негативное влияние на социальную обстановку в самом Узбекистане, хотя у нас и отмечается определенный рост религиозного фона, но именно радикального — нет».
Алексей Чекрыжов: «Есть такие оценки, что страны Центральной Азии вообще являются лидирующими по показателям репатриации своих граждан с территории Сирии. Конечно, первично это женщины и дети, но есть и примеры возвращения мужского населения. С одной стороны, вопрос дискуссионный, но определенные риски он все равно несет так или иначе. Другой вопрос. Мы рассматриваем радикализацию как возможность притока экстремистов на территорию Центральной Азии, но миссионерская подобная деятельность у нас уже перетекла и даже не в darknet, а просто в социальные сети, при этом, вещают вовсе не те радикалы 20-летней, 30-летней давности. Это люди, которые используют современные инструменты, современную лексику, ну и в целом вполне успешно вещают и на страны Центральной Азии, и на наши российские регионы. И эта успешность подтверждается тем, что люди, которые внемлют подобным нарративам, транслирующимся извне, становятся и спонсорами, отправляют донаты, что легко реализуемо в условиях распространения криптовалюты, и тяжело это отслеживать, так как это максимально теневой сектор».
Дарья Сапрынская продолжила, также обратив внимание на ситуацию в сети: «Думаю сегодня необходимо проанализировать реакцию в медиа по поводу ситуации в Сирии, и я постаралась проанализировать публикации в СМИ Казахстана на казахском и русском языке. Можно выделить три ключевых тематики: 1) ущерб от войны в регионе, 2) вовлечение Казахстана: астанинский процесс и гуманитарные операции «Жусан» и «Русафа», 3) роль других держав в военном конфликте в Сирии.
В основном публикации посвящены ущербу от войны как таковому, а именно тому, как повлияли военные действия на положение сирийского народа. Казахстанский правительственный сегмент очень позитивно описывает результаты гуманитарных операций «Жусан» и «Русафа» по возвращению казахстанцев с Ближнего Востока, при этом меньше всего говорится о возвращении радикализированных элементов. Высказывается озабоченность в связи с пребыванием на территории Голанских высот казахстанского миротворческого контингента. При этом часто предметом обсуждений становится не столько поведение Турции, сколько поведение США, как и, якобы, «проигрыш» России и Ирана. Достаточно широко публикуются тексты о том, какую роль Россия играла в регионе. Интересно, что во многих СМИ присутствует вопрос, связанный с нефтью: может ли Казахстан что-то потерять, если новое правительство Сирии сможет наладить нефтедобычу, а также в перспективе восстановить дальние поставки, то есть, эксперты обсуждают вопрос потенциального влияния нефтедобычи в Сирии на казахстанский нефтяной экспорт. Интерес к сирийской тематике в целом есть, но не такой значительный как в России».
«Зеленый интернационал»
Олег Столповский дал оценку потенциалу выходцев из региона Центральная Азия, которые в силу тех или иных обстоятельств оказались на Ближнем Востоке в составе различных джихадистских группировках. «По цифрам их численности, которые гуляют в информационном пространстве, есть большой разброс, оптимально считать, что через конфликт прошло в общей сложности порядка 5000 человек. По страновому гражданству они, имея ввиду боевиков без членов их семей, представлены примерно следующим образом: Узбекистан — около 1500 человек, Таджикистан — около 1300, Киргизия — около 1000, Казахстан — около 600, Туркменистан — около 400. Цифры достаточно условны, но важен их порядок. С учетом выходцев со всего постсоветского пространства, их численность в отрядах различных джихадистских группировок достигала к периоду наибольшего вооруженного противостояния около 20% от общей числа всех боевиков, воюющих против сирийских властей. Представляете, какая это пропорция?
Одними из первых там появились боевики из «Исламского движения Узбекистана», перебравшиеся на Ближний Восток из Афганистана, их идеологической мотивировкой был лозунг «Дар аль-харб» («территория битвы), это были уже хорошо подготовленные в военном плане люди, и они заняли прочно одно из лидирующих мест среди антиправительственных сил. На этой основе образовалась отдельная узбекоязычная вооруженная группировка «Катибат Имам аль-Бухари», в которой помимо узбеков присутствовали и киргизы, казахи, таджики, уйгуры, ранее состоявшие в ИДУ. Непродолжительный период эта группа воевала под знаменами ИГИЛ, но после возникших разногласий с его тогдашним лидером Абу Бакром аль-Багдади группировка присоединилась к организации «Джебхат ан-Нусра». Второй условно узбекоязычной группировкой в Сирии стала «Катибат Таухид валь-Джихад» ее основу составили рекруты с постсоветского пространства, завербованные через социальные сети и мессенджеры, а также боевики, перешедшие из других джихадистских группировок.
Имея солидный боевой опыт и достаточный количественный состав, эти две группировки считались в Сирии среди джихадистов как одни из самых боеспособных, уже в составе «Хайят Тахрир аш-Шам» их бросали на самые трудные участки. В обеих этих группировках на достаточно высоком уровне была поставлена работа по ведению внешней пропаганды с целью привлечения в свои ряды новых рекрутов. Каналы их религиозных проповедников и блогеров есть практически на всех площадках социальных сетей. Они используют религиозную риторику для оправдания экстремистских действий, призывая к «джихаду» как религиозной обязанности каждого мусульманина, а также к сбору финансовых средств среди мигрантов в России и у себя на родине.
О создании каких-то отдельных таджикоязычных группировок сведений нет, но известно, что большая часть выходцев из Таджикистана оказалась в составе отрядов ИГИЛ. Ключевой фигурой среди таджикоязычных боевиков был небезызвестный Гулмурод Халимов, о котором много писали в СМИ и который объединил вокруг себя не только таджиков, но и выходцев из мусульманских регионов России. В 2016 году он был назначен «военным руководителем» ИГИЛ и фактически стал там вторым по значимости человеком. Информация о его судьбе достаточно противоречива и неясна.
Следующими по численности своего присутствия в Сирии были представители Казахстана. Поначалу они стали объединяться в этническую группировку «Казахский исламский джихад». Но в результате успешно проведенной казахстанской Службой внешней разведки «Сырбар» операции под кодовым наименованием «Найза», в группировку были внедрены оперативные сотрудники, которые в 2015 году сумели провести успешную операцию, в результате которой несколько руководителей группировки были схвачены спецгруппой и вывезены в Казахстан. «Казахский исламский джихад» как отдельная группировка распалась, ее боевики рассредоточились по другим отрядам. Киргизы в основном воевали в составе узбекоязычных группировок, поскольку многие из них были выходцами из «Исламского движения Узбекистана», и в последующем прибывающие из Киргизии присоединялись именно к ним. Туркмены были представлены в наименьшем количестве и попадали в основном в отряды туркоманов на севере Сирии.
Боевики двух узбекоязычных группировок, и в первую очередь «Катибат Таухид валь-Джихад», в последних сирийских событиях сыграли роль ударной силы. И сейчас, когда идет процесс создания новых силовых структур, ряд полевых командиров получили в них должности и звания. Например, должность командующего оперативным штабом министерства обороны занял выходец из Таджикистана Сайфиддин Таджибоев.
Ситуация в Сирии остается достаточно напряженной, и новым властям еще предстоит побороться со своими идеологическими противниками, в первую очередь ИГИЛ. Сохраняет актуальность и «болезненный» курдский вопрос. Не совсем ясна перспектива экспансии Израиля на территории Сирии. Вполне можно предполагать, что боевики из центральноазиатского региона, тем более собранные в наиболее боеспособных группировках, еще пригодятся в Сирии. Многие из них захотят влиться в состав формируемых силовых структур «новой» Сирии, им уже начали выдавать сирийские паспорта. Разговоры о перемещениях боевиков в немыслимых количествах из Сирии в Афганистан также представляются мне маловероятными в силу той же географии. Кстати, о необходимости избавления от джихадистского потенциала в Сирии ее новым властям стали настойчиво советовать представители западных стран. В первую очередь, это касается боевиков — выходцев с постсоветского пространства, в том числе и из Центральной Азии. Я надеюсь, всем присутствующим понятно, с какой целью это делается».
Парадигмы региональной нестабильности
Алексей Дундич: «Безусловно, сирийский опыт может усилить радикальные ячейки в Центральной Азии, но, тем не менее, для достижения успеха им не хватит ни сил, ни средств. Однако за ними могут стоять определенные игроки, направляющие террористические организации, в частности, специальные службы западных государств. Как показывает практика, они достаточно активно используют исламистов в своих целях. Стимулом для активизации «спящих» ячеек могут послужить социальные протесты, где они могут радикализировать ситуацию, а также транзит власти.
Терроризм, как мне представляется, претерпевает качественную трансформацию. Современный международный терроризм — это форма нового сетевого типа войны, ведущаяся против государств террористическими движениями, и в информационном обществе он получает новые возможности. Новый тренд — это участившиеся случаи победы террористических организаций над государственными структурами в уязвимых обществах, подобные победы и в странах Центральной Азии мы тоже не можем исключать. Однако понятно, что террористические методы плохо коррелируются с государственным управлением, с государственным строительством, и тем более, с конвенциональными международными отношениями. Поэтому террористическое государство — это все-таки тип переходный, и оно будет либо трансформироваться в традиционный политический режим…, либо такое государство будет уничтожено, как это произошло с ИГИЛ. Здесь следует отметить, что террористические организации легко осуществляют переход между положением во власти и положением в нелегальной сетевой оппозиции. Живучесть терроризму прибавляет и то, что это понятие геополитическое: великие державы расходятся в списках террористических организаций.
В перспективе региональная стабильность в Центральной Азии будет сохраняться, но осложняться вспышками локальной дестабилизации, как это происходит с момента обретения независимости. Мне кажется, что здесь удачно ситуацию описывает термин А.Д. Богатурова: «пульсирующая нестабильность». Эта парадигма, в целом, сохраняется до настоящего времени».
Денис Борисов: Говоря о вероятности трансфера боевиков из Сирии в страны Центральной Азии, я соглашусь с тем, что возвращаться то им некуда. Это «солдаты удачи», они едут преимущественно за улучшением своего благосостояния. И так сложилось, что страны Центральной Азии являются социальной базой для пополнения террористических проектов, инициатив, которые мы видим на Ближнем Востоке, они в общем туда все едут за долларом, получают реальные социальные лифты на пепелищах государств, конечно, кто-то из них, может быть, и вернется. Но лучшем случае они будут пополнять радикальное подполье и пребывать в таком состоянии до тех пор, пока государственные институты в странах Центральной Азии не проявят слабость. А кто у нас тут самый слабый? Вопрос дискуссионный, но очевидно, что переход власти, транзит власти, он наиболее чувствителен. Таджикистан — вот одна из последних стран в Центральной Азии, которая транзит еще не пережила. С точки зрения потенциала нестабильности, наверное, нужно отметить этот момент.
Пример Сирии — это плохой пример для нормального функционирования государственных институтов. Он показывает, что такие террористические инициативы могут иметь успех. А самое главное, что этот успех очень охотно принимают наиболее влиятельные государства. Новая сирийская власть сразу получила внимание со стороны европейских политиков, которые на официальном уровне поехали с визитами в Дамаск. И это плохой сигнал, это очень негативная идеологическая тенденция, воодушевляющая, дающая надежды для всех спящих радикальных ячеек во всех странах постсоветского пространства.
Терроризм как инструмент геополитики — в этом нового ничего нет, всегда применялись неконвенциональные, террористические, парамилитарные организации, просто сейчас происходит расширение этой практики. Можно сказать, возвращение к практике середины — второй половины 20 века. И в этой борьбе за региональное влияние Турция на сегодняшний день демонстрирует достаточно интересную динамику, демонстрирует потенциал того, чтобы в новом мировом порядке выхватить себе эту свою зону региональной ответственности. Но обратной стороной является то, что этот условный милитаризм, на мой взгляд, должен насторожить страны Центральной Азии. На примере Сирии мы видим, что Турция готова и может применять насилие, у нее уже выработаны определенные модели того, как можно проецировать военную силу в современных международных отношениях. Поэтому, мне кажется, сейчас страны Центральной Азии должны немножко пересмотреть свои отношения с Турцией».
Александр Бедрицкий: «Противопоставление политики турецкой в Сирии и политики в Центральной Азии не совсем правомочно. То, что Турции придется сталкиваться с серьезными тратами на стабилизацию в Сирии, никоим образом не сказывается на турецкой политике в Центральной Азии. В Центральной Азии она выстраивается в рамках дипломатических отношений, бизнес-отношений с официальными структурами и поэтому какой-то особой нагрузки дополнительной на Турцию не должно быть. Мы видим уже в рамках ОТГ, что очень сильно расширены и возможности, и инструментарий Турции — все это укладывается в программу «Золотой век», которая выстраивается на трех основных постулатах. Это панисламизм, поддержка ислама и исламизма как объединяющий фактор для Центральной Азии. Это тюркское единство, очень удачный инструмент, который коррелируется с западными программами так называемой «деколонизации», прежде всего продвигаемой Великобританией. Здесь, конечно, Киргизию нужно выделить как определенный центр, есть, например, неправительственная организация «Эсимде», через которую оказывается влияние, в том числе и на ситуацию в Казахстане. Ну и, наконец, «паносманизм», «возвращение» Османской империи в те границы, в которых она никогда не существовала, это расширение зоны влияния Турции на постсоветское пространство. Это объективный процесс, который будет проходить просто потому, что есть две конкурирующие модели. Либо будет реализовываться турецкая, либо будет реализовываться российская. Пока турецкая, ну скажем так, обладает большей динамикой, несмотря на очень серьезное, несопоставимое с Турцией экономическое влияние России или Китая в странах Центральной Азии. Но идеологическая почва готовится именно Турцией и вне зависимости от состояния дел в Сирии, эта линия будет продолжена и будет активно развиваться.
Что касается экспорта боевиков в Центральную Азию, я думаю, что такой задачи перед Турцией, в отличие от западных стран, не ставится. Ей сейчас необходимо создать определенную идеологическую почву, а дальше уже эта почва либо будет использоваться, либо не будет использоваться, в зависимости от политической конъюнктуры, от сговорчивости местных элит».
Станислав Притчин завершил: «Центральноазиатские государства видели угрозу экспорта терроризма, и, мне кажется, наладили работу и сотрудничество, в том числе и с Российской Федерацией, по предотвращению подобного рода прецедентов. Поэтому мне кажется, что в большей степени эта угроза достаточно хорошо купирована, и маловероятно, что сирийская ситуация станет угрозой дестабилизации в Центральной Азии. Поскольку мы рассматриваем ситуацию с точки зрения рисков и угроз для стабильности в Центральной Азии, мы все, похоже, сходимся во мнении, что нет таких серьезных рисков в связи с дестабилизацией в Сирии».
