Нам, Казахстану, сейчас вот что важно понимать для правильного позиционирования в ещё только подступающем к нам глобальном переделе: мы – не часть капиталистической системы, а ее неоколониальная и неофеодальная периферия.
Суть в том, что охватившая практически весь мир, — как раз в силу своего изначального устройства, капиталистическая система, и как раз в силу того же устройства вошедшая ныне в системный кризис, с самого начала, еще со времен Голландской и Британской Ост-Индских компаний, строилась на ресурсной эксплуатации присоединяемых территорий: «рабы и пряности за стеклянные бусы, пушнина в обмен на ситец». Соответственно, технологически и культурно развитая капиталистическая метрополия, как бы демонстрируя колониальной периферии образцы своего институционального устройства, не только не добивалась распространения на нее той же парламентской демократии, независимости суда, свободы слова и качественного образования, но всячески препятствовала переходу родоплеменных или, в лучшем случае, раннефеодальных формаций в капиталистический формат.
Статью первую «Конец Истории» читайте здесь
Статью вторую «Чья власть, того и вера» читайте здесь
Британский промышленный, американский финансовый колониальные форматы
Во времена Британской империи это обеспечивалось прямым запретом: в Индии и других колониях строго запрещалось развитие любых, кроме поставляющих колониальные товары, собственных производств. Как запрещалась и любая торговля колоний с третьими странами, кроме торговли с метрополией. При этом крайне малочисленная, по сравнению с колониальным населением британская администрация, обеспечивала эффективное управление по принципу «разделяй и властвуй», — рекрутируя в компрадорскую систему враждующих племенных вождей и мелких феодальных правителей.
В глобальной империи США, собирающей с охваченного мира уже не промышленную, а финансовую ренту, осуществляется ровно тот же принцип, но по более толерантным и более эффективным технологиям. Так, в своё время нефтяные монархии Ближнего Востока, в обмен на согласие продавать нефть за доллары и согласие хранить валютную выручку на Западе, получили право возводить дворцы не только себе, но и строить супер-города и прокладывать супер-трассы у себя в пустыне, даже создавать не нефтяные производства.
Ныне это осуществляется в отношении постсоветских государств, с тщательным соблюдением принципов дробления на этнонациональные «независимые» квази-государственности, включая обзаведение каждым таким «сувереном» своей собственной валютой, как раз и работающей на подавление внутреннего производства и на вывоз сырьевой и финансовой ренты. Причем, — и это поистине суперэффективная технология! в «вывозную» модель включены не только компрадорские правящие верхушки, но и целиком банковская система и весь финансово-монетарный блок правительства.
По чужим истинам
А именно: вменённые извне и принятые местными элитами как не подлежащие сомнению истины насчёт того, что государство – не эффективный собственник, что оно должно минимизировать свое участие в экономике, что курс национальной валюты должен определяться на рынке и в результате «свободно-складывающегося» внешнего платежного баланса, что ставка Национального банка в целях борьбы с инфляцией должна быть завышенной, и что объёмы и стоимость кредитования тоже должны определяться самим рынком, — это и есть великолепно работающий пакет подавления внутреннего развития и углубления внешней инвестиционной и долговой зависимости, реализуемый сами же национальными властями, под прямое одобрение топовым бизнесом и экспертным сообществом.
Музей истории колониализма
Мы, казахстанцы, где-то можем даже гордиться: именно наша страна представляет из себя буквально образец колониальной эксплуатации как британского, так и американского исторического форматов. Мы, можно сказать, являемся действующим музеем истории колониализма.
Так Тенгиз, Карачаганак и Кашаган – эдакие отгороженные от местного населения фактории британского примерно XIX века образца, со своими порядками, действующие на основании конфиденциальных соглашений с местным правителем, добывающие сырье на вывоз, имеющие почти полное (более 94% по словам президента Токаева) промышленное снабжение от собственных метрополий и не нуждающиеся в местных товарах и услугах.
Тогда как Национальный банк Казахстана вкупе с Минфином и всем финансовым блоком правительства – образцовая система внешнего монетарного управления, перекашивающая местный кредит из промышленного в потребительский, обнуляющая инвестиционный потенциал местных денег, разгоняющая, под видом борьбы с нею, инфляцию в национальной валюте и обеспечивающая погружение во все большую зависимость от внешних инвестиций и займов.
И ровно в той же мере и в той же логике Казахстан в рамках заканчивающей свое существование глобальной модели был выстроен не только как образцовая сырьевая и монетарная неоколония, но и как неофеодалия.
Рыночный феодализм
Да, именно так: государство Казахстан, будучи частью глобальной капиталистической системы, капиталистическим государством категорически не является! Президент Токаев, кстати сказать, настойчиво использует дефиницию «национальная буржуазия», регулярно обращается так к собираемым на совещания представителям крупного бизнеса. А вот не приживается, — никто, начиная с самих же бизнесменов, не подхватывает! И правильно не приживается, в Казахстане общество не буржуазное, а рыночно-неофеодальное. Буржуазия – это социальный и политический класс владельцев капитала: промышленного, финансового и институционально-концептуального. У нас же реальными капиталистами являются только иностранные концессионеры на Тенгизе, Карачаганаке и Кашагане, тогда как национальный промышленный капитал представлен ограниченным числом приватизировавших советское еще индустриальное наследие олигархов. Плюс считанное количество предпринимателей с совершенно недостаточным экономическим и политическим весом. Владельцы же финансового капитала сплошь компрадоры, делающие деньги на подавлении внутреннего развития, долговой кабале населения и финансовых спекуляциях.
Самое же слабое наше место – институциональный капитал, начиная с полностью подконтрольной АП избирательной системы, выводящей заранее заданные результаты любых голосований. Соответственно, набор пропускаемых в Мажилис политических партий, и даже конкретных депутатов по партийным спискам, равно и как по мажоритарным округам, определяется в АП. И там же решается, кто будет «избран» в Сенат. Точно также на местном уровне, уже в акиматах, определяются результаты выборов в областные, районные и городские маслихаты, а также и выборов местных акимов. В результате институт представительной власти в Казахстане имеет не самостоятельное, а вспомогательное и во-многом декоративное значение.
Институт профсоюзов – тоже находится на периферии, не имеет ни должного охвата, ни самостоятельного веса.
Университеты и их профессура, различные тинк-танки, научно-исследовательские и экспертные центры, столь необходимые и влиятельные в странах развитого капитализма, у нас в Казахстане существуют в исключительно малочисленном, несамостоятельном и заведомо вторичном качестве.
В целом же в казахстанском «буржуазном» обществе совсем нетрудно разглядеть феодальную подложку: воспрявший после десоветизации старый добрый трайбализм, вассально-сюзеренная чиновная вертикаль и сословное, — привязанное к должностям во власти и бизнесе деление, встроенные в рыночные реалии XXI века. А именно: феодальная рента извлекается не из владения землей, а из предоставления запасов недр иностранным «инвесторам», и присваивается не по праву рождения, а по занимаемой должности.
У Данияра Ашимбаева, — лучшего знатока и летописца госаппарата, можно позаимствовать и такой, не основной, но тоже красноречиво характеризующей именно феодальное строение казахстанской элиты факт: 90,2% — мужчины, 97,6% — казахи.
Сюда же верстаются слова президента Токаева о том, что всего 162 человека владеют половиной благосостояния Казахстана, вот это и есть неофеодальная знать, только не с классической дворянской, а с компрадорской родословной.
Вторично-вассальный феодализм
Казахское кочевое общество, сохранившее родоплеменную структуризацию вплоть до начала XX века, находящееся лишь на самой ранней стадии феодального расслоения, железной большевистской хваткой было запрессовано сразу в административный социализм. А из него то же самое партийное руководство, перекрестившееся в капиталистическую веру, привело Казахстан и казахов в неоколониальное неофеодальное состояние.
При этом Казахстан – отнюдь не суверенная феодалия, поскольку института конкурентного выдвижения в самих же казахских элитах кандидатов на пост верховного суверена – президента, тем более – института узаконивания результатов конкурентных выборов при обще-элитном принятии такого решения, нет в принципе. Одна только попытка проведения реально конкурентных президентских выборов в Казахстане неизбежно вызвала бы раскол как в элитах, так и в электорате, — при отсутствии у нас в стране такого институционального или персонального арбитража, решение которого было бы принято всеми.
Так, первичная легитимация Нурсултана Назарбаева в качестве находящегося вне конкуренции руководителя Казахстана, признаваемая казахами и казахстанцами, была получена от Московского Политбюро при назначении на пост Первого секретаря ЦК КПК, все последующее переименования должности, выборы и перевыборы – производные от этого внешнего сюзеренного статуса.
Сюзерен — снаружи
Разрешение спора за президентский пост, — если он уже возник, возможно только через вмешательство внешней силы, как это и случилось в январе 2022 года. Кантар, кстати только подтверждает тезис о необходимости внешних гарантий для устойчивости президентского правления в Казахстане. Такая устойчивость обеспечивается либо бессменным правлением одной персоны, продлеваемым через постановочные выборы с подобранными «соперниками», либо через назначение уходящим правителем своего преемника, — с легитимизацией назначенца через «выборы» по тому же сценарию. Вариант – правитель уходит внезапно, и тогда наследником становится некто из ближайшего окружения, с последующими «выборами».
Понимая столь строгие закономерности, мы вполне может предположить, что начатая Елбасы в 2019 году передача власти была предпринята не совсем по его инициативе и под некие внешние гарантии на весь переходный период. В таком контексте Кантар можно рассматривать как нарушение договоренностей транзита одной стороной, а использование сил ОДКБ – как вмешательство Гаранта в поддержку другой стороны. Соответственно, итогом Кантара тогда можно было считать окончание президентского двоевластия, оформленное через референдум, вычеркнувший Елбасы из Конституции и через досрочные перевыборы президента, открывающие новый и завершающий семилетний срок «с чистого листа».
Однако тот факт, что лишенный всех постов Первый президент Казахстана сохранил возможность встречаться с президентом России и что-то обсуждать свидетельствует: какие-то новые вопросы у Гаранта возникли, транзит, по всей видимости, еще не окончен и дальнейшие перемены не исключены.
Впрочем, возможна и противоположная трактовка: это самого бывшего Елбасы приглашают в Москву для «окончательного» выяснения отношений. Коль скоро гарантии президентского транзита были даны оттуда, то и «возврат незаконно приобретенных» активов после нарушившего соглашения Кантара не совсем в компетенции Ак Орды.
Причем та и другая версия никак не отвергают друг друга и очень даже складываются при объяснении визитов в Москву.
Продолжение следует
